В долгой веренице минувших столетий военные лихолетья периодически обрушивались на Кобринщину. В глубокую старину от вражеских набегов население спасалось бегством в лесные чащобы и непролазные трясины здешних необозримых болот. Причем беспощадному разорению, а то и полному уничтожению преимущественно подвергались группы селений, оказавшихся на пути неприятельского нашествия.
Однако без преувеличения можно утверждать, что военные испытания прошлого как по своей масштабности, так и по последствиям несравнимы с тем, что выпало на долю кобринцев в Первую мировую войну. И как ни странным это может показаться, но первопричиной обрушившихся бедствий лишь косвенно оказалась «вражья сила». Непосредственным виновником всенародного горя стало начальственное недомыслие, о котором поведаем далее.


Парад Кобринских полков

С оглядкой на близость границы с Восточной Пруссией русское правительство держало на западных окраинах империи значительные воинские силы. Поэтому издавна в Кобрине квартировали 149-й Таманский и 150-й Черноморский пехотные полки.

Своеобразной прелюдией Первой мировой войны в Кобрине стал необычный парад этих полков. В самый канун отправления на фронт состоялось символическое прощание личного состава воинов с горожанами. С этой целью на обширном городском выгоне, примыкавшем к Заводской (ныне Красноармейской) улице, который обычно служил для учебных стрельб полиции, были выстроены побатальонно стройные колонны в походном снаряжении. Как повелось, вначале представители военной и гражданской властей обменялись пламенными патриотическими речами. Затем, после торжественного молебна о даровании российскому христолюбивому воинству победы над супостатами, наступило более впечатляющее действо. Офицерский состав обоих полков построился в длиннющую шеренгу, держа у носков сапог обнаженные шашки. Их клинки полковые священники окропили освященной водой, напутствуя таким образом воинов на предстоящие ратные подвиги за веру, царя и отечество.


Военный ураган на Западе

В течение всего последующего года военный ураган бушевал где-то вдали, на землях «Царства Польского». Уже с начала 1915 г. по август глухое ворчание отдаленной канонады в безветренные дни напоминало кобринцам, что возле Белостока мужественно оказывают врагу многомесячное сопротивление захудалая Осовецкая крепость. Слушателям невольно думалось: то ли дело соседняя первоклассная Брестская твердыня, под мощной защитой которой можно чувствовать себя в полнейшей безопасности.

Однако в летние месяцы 1915 г. под натиском превосходящих сил противника русская армия, недостаточно вооруженная и зачастую управляемая бездарным руководством, с боями медленно откатывалась на восток. Уже в середине августа под угрозой оказаться в окружении без сопротивления была сдана Брестская крепость, казавшаяся столь неприступной, на которую возлагались преувеличенные надежды командования. Тем не менее русские войска оказывали ожесточенное сопротивление к востоку от Бреста, нанося врагу огромный урон. О его масштабах наглядно свидетельствовало множество обширных немецких кладбищ с сотнями захоронений, которые были обильно разбросаны по Кобринскому уезду.


Война приближается

Впервые кобринцев из относительной безмятежности вырвало известие о появлении на Брестском шоссе верениц подвод с польскими беженцами, поток которых непрерывно возрастал. Вскоре в их однородную массу стали вклиниваться воинские обозы. В центре Кобрина на подмогу обветшавшему деревянному мосту через реку Мухавец саперами был спешно наведен понтонный мост. А невдалеке от мостов, на пологом берегу реки, в «Свинячьем подречье», с раннего утра заседала оценочная комиссия, которая закупала сперва от польских беженцев, а затем от местного населения лошадей и коров, гурты которых своим ходом направлялись на восток.

По приказу верховного главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича, приверженца безнадежно устаревшей военной теории «выжженной земли», оставляемые противнику деревни подлежали беспощадному уничтожению, а их жители принудительно эвакуировались вглубь страны. Причем если в польских губерниях этот приказ носил, скорее, испытательный характер, осуществлялся с оглядкой, ограничиваясь выселением жителей с территорий, где непосредственно проводились военные операции, то к востоку от Буга этот приказ выполнялся с особенным рвением, от чего, в первую очередь, пострадал смежный Кобринский уезд.

Испытавшие на себе в детстве кошмарное начало многострадального беженства, спустя десятилетия местные старожилы с ужасом вспоминали, как это происходило в действительности.


Теория «выжженной земли»

О близящемся фронте заранее оповещали раскаты артиллерийской канонады. Затем под ее аккомпанемент на притихших деревенских улицах появлялся отряд казаков, на которых возлагалась обязанность превратить цветущее селение в безжизненную зону. В зависимости от каприза казачьего командира допускался полный произвол в сроках, предоставляемых жителям на сборы. Ссылки на суровые приказы, словесные увещевания, а то и плетки ретивых служак быстро раскаляли до крайности обстановку паники. Все это сопровождалось бабьими причитаниями, ревом перепуганной детворы, руганью ошалевших мужиков и надрывным мычанием коров, согнанных с пастбищ в неурочную пору. Для предотвращения возможных попыток возвращения вереница подвод, груженных случайно попавшим под руку добришком, до ближайшего большака, соединявшегося с Московским шоссе, обязательно конвоировалась казаками. Вслед за возами шли привязанные к ним коровенки. Мало того, как только подводы выезжали за околицу, на противоположной стороне уже полыхали подожженные жилища.


Скорбный поход

Неимоверно изнуряющим был этот многоверстный поход в знойную засуху, с тучами неподвижно висящей удушливой пыли. Острота положения усугублялась тем, что нечем было утолить мучительную жажду людских масс и скота, поскольку придорожные колодцы и редкие водоемы были вычерпаны до дна. Особенно пагубно это отражалось на детворе и стариках. Какое же множество беженских могил оставили вдоль дорог бесконечные беженские обозы!

Лишь за сотни верст от настигавшего фронта, в Бобруйске, а то и у самого Днепра, в Рогачеве, заканчивался этот скорбный поход. Там в точности повторялось то, что еще так недавно наблюдалось в Кобрине. Комиссии закупали лошадей с подводами и коров, а их владельцев загружали в теплушки для отправки к новому месту жительства. Естественно, столь крутая ломка веками устоявшегося быта воспринималась особенно болезненно, поскольку домоседливой Кобринщине были полностью неведомы отхожие промыслы, столь распространенные в иных местах. Побывать на далекой чужбине доводилось только молодым рекрутам, завербованным «в москали», как здесь говаривали в те времена.


Беженцы из Кобрина

По такому сценарию происходила обычная эвакуация селян. С горожанами власти повели себя иначе, по-видимому, с оглядкой на то, что все еще не последовала официальная отмена пресловутого екатерининского закона о черте оседлости евреев. Принудительная эвакуация, таким образом, их не коснулась. Попутно не лишне будет напомнить, что подавляющее большинство кобринского населения составляли евреи, среди которых не оказалось желающих добровольно покинуть обжитые места. Иначе обстояло дело с мещанами-земледельцами, обладателями собственных лошадей. В подавляющем большинстве они предпочли последовать примеру крестьян, отправившись в неведомую даль на собственной «тяглой силе». Безлошадным мещанам, равно как семьям служилого люда, предоставлялись товарные вагоны, оборудованные нарами и приспособленными для перевозки солдат. Эвакуированным чиновникам выдавались трехмесячные оклады-подъемные. На одну семью разрешалось брать не более десяти пудов клади. На значительных станциях круглосуточно работали пункты питания, снабжавшие изголодавшихся горемык горячей едой.

Согласно плану эвакуации для размещений Кобринских учреждений предназначались города Калужской и Тамбовской губерний. В эти же губернии рекомендовалось направляться прочим кобринцам. Впрочем, большинство предпочло не внять начальственным указаниям, а самовольно расселиться по необозримым просторам земли русской, благо транспорт был бесплатным. Многие добирались до Кавказа, а то и переваливали за Уральский хребет. Новоселов принимали радушно, ведь после массовой мобилизации мужчин в армию повсюду ощущался недостаток рабочих рук.


Нелегкое возвращение

Вскоре после возникновения массового беженства повсюду в стране стали возникать беженские комитеты. Их целью было оказание столь необходимой помощи сотням тысяч семейств.

После заключения в 1918 г. Брестского мирного договора эта организация была переименована в Пленбеж. На этот раз главное внимание уделялось обмену военнопленных, а уж потом содействию возвращению беженцев. Впрочем, вследствие разбушевавшегося революционного хаоса и Гражданской войны семьям удалось вернуться в родные края уже в 1918 г. Особенно остро заболевшим ностальгией было невтерпеж дожидаться официального разрешения беженского вопроса. Когда активные боевые действия поутихли, перейдя в крупномасштабную позиционную войну, отдельные смельчаки делали попытки пробраться на запад через достаточно прозрачную линию фронта. Для перевозки движимого имущества вскладчину приобреталась лошаденка с повозкой. А в остальном со значительными вариантами повторялось то, что происходило в 1915 г., на этот раз в западном направлении.

Для остальной массы беженская страда завершилась лишь в самом конце 1923 г. И если в 1915 г. необозримые обозы полешуков были вынуждены обратиться в бегство доподлинно всем миром, что, естественно, являлось немалой моральной поддержкой, то для преодоления обратного пути зачастую следовало проявить недюжинную собственную инициативу, судорожно разузнавая, где и когда формируются железнодорожные эшелоны, а то и отдельные вагоны для «репатриантов» (вскоре стало популярным такое словечко). Нелишним будет вспомнить, что в России в это время продолжала бушевать революционная неразбериха. Кому же было дело до судеб этих бедолаг?

Николай Мартынов
по материалам газеты "Кобрин-Информ"